– Никто не требует от тебя заменить Мокшафа как «учителя жизни», – говорил Виктор. – Ты останешься «гидом нижнего лагеря», изменятся лишь твои полномочия и роль в «Трансформаторе». «Гид» – необычный статус, и критериев продвинутости для гидов не существует. Чего бояться?

Элеонора и не боялась. Она не могла себе уяснить, чего именно ожидает от нее Виктор. По всей вероятности, он и сам этого не знал. Похоже, ему просто надо было иметь в «Трансформаторе» колоритную личность для живого общения с ретритерами в дополнение к прозаичной Парджаме. А раз так, то для нее открывалась возможность играть Малгеру, как она хочет. Эта роль ей все больше нравилась, и Элеонора приняла предложение Виктора.

Мокшаф слабел и не мог поддерживать Элеонору на новом этапе ее перевоплощения в Малгеру. Анализировать ее удачи и промахи в выступлениях перед ретритерами стало некому. Она начала делать слишком большие ставки на свою эксцентричность, чему способствовал «печеночный чай». А потом, когда она от этого стимулятора отказалась, ее фишкой стала «отрешенность» наподобие состояния самоуглубления, в котором она часто видела Мокшафа. Чего-чего, а имитировать она умела. Однако это оказался неверный ход, поскольку спрос на ретриты в «Трансформаторе» стал падать.

Ей хотелось думать, что это временно, такое бывало и раньше. Но Виктор относился к этому иначе. Он увидел, что просчитался с Элеонорой. Допустить такое снижение выручки Суворов-младший не мог и решил сдавать в аренду помещения нижнего лагеря. Сначала только для майндфулнесс-групп, а потом для проведения тренингов йоги, вокшопов для «стимулирования чакр», «кундалини дансингов», «диалогов с природой» и другой модной работы над собой, чтобы стать счастливее.

Уже скоро Виктор сделал для себя важный деловой вывод: аренда помещений «Трансформатора» – лучший выход из сложившегося положения. Но Мокшаф чувствовал отвращение к ярмарке методик счастья и не хотел открывать для нее двери «Трансформатора». К такому бизнесу Федор относился как к купле-продажи новых иллюзий.

«Мы здесь как раз для того, чтобы противопоставить этой хрени путь к настоящей внутренней трансформации», – убеждал Федор своего друга. Но вот Мокшафа не стало, и двери «Трансформатора» открылись для «хрени». Элеонора попыталась было воспрепятствовать новому бизнес-плану Виктора, но он ее спросил: «Неужели ты думаешь, что мы удержимся на плаву только за счет твоего стеба?» Ей было нечего на это ответить.

25

После того как «Трансформатор» начал сдавать свою территорию разномастным руководителям групп личностного роста, верхний лагерь стал VIP-анклавом, как это и мыслилось, когда перестраивали детский санаторий в пансионат. Участники мероприятий могли теперь по коммерческим расценкам снимать там бунгало. Комбинировать личностный рост с комфортабельным уединением нравилось многим, ну а публика собиралась большей частью такая, которая привыкла останавливаться только в пятизвездочных отелях.

Когда в верхний лагерь хлынули богатенькие хипстеры, Виктор купил себе виллу в сосновом бору недалеко от «Вымпела», которую как раз выставили на продажу. Его бунгало перешло в арендный фонд, и он стал редко наведываться в «Трансформатор». Да и в своем новом жилище Виктор бывал нечасто. Его основным местожительством снова стала Москва. Суворов-младший переключился на дела холдинга «Метатрансформация», и уже скоро руководство «Лагерем внутренней трансформации» перешло к Парджаме.

И когда это произошло, Элеонора услышала от Парджамы, что они с Виктором больше не видят ее в своих новых планах с «Трансформатором».

– А потом Парджама предложила мне взять тайм-аут. И вот я здесь, – как-то слишком лучезарно закончила Элеонора.

– Как так не видят тебя в новых планах?! Ты же Малгеру, подруга Мокшафа…

Она меня перебила:

– Это не имеет теперь значения.

– Но не для тебя же!

– И для меня не имеет, – сказала она жестко.

– Не могу поверить.

– А это так. Я больше не хочу быть Малгеру. Хочешь знать почему? Потому что у меня нет своих внутренних ресурсов, чтобы занять место Мокшафа. Имитировать их невозможно. Каждый может чувствовать, имеешь ты их или нет.

– А разве сразу это было не ясно? – вырвалось у меня.

Потемневший взгляд Элеоноры дал мне понять, что об этом было лучше не спрашивать, и я пожалела, что распустила язык. Но Элеонора все же ответила на мой вопрос:

– Сразу – нет. Мокшаф думал, что у нас в «Трансформаторе» может все получиться так, как в Ауровиле. И я хотела так думать.

Об Ауровиле, месте встречи духовных искателей со всего мира, Мокшаф услышал от Юрия, который там побывал. Идея такой коммуны возникла у подруги-француженки индийского философа и йога Шри Ауробиндо. Эта женщина из артистической тусовки Парижа оставила Францию и поселилась в ашраме своего друга на юге Индии. После смерти Ауробиндо она возглавила этот ашрам, а потом еще и основала Ауровиль под эгидой ЮНЕСКО.

– К ней первое время никто серьезно не относился, – рассказывала Элеонора, – и тем более никто не думал, что она со временем займет место Ауробиндо. Но это произошло. Место, на котором она оказалась, заставило ее уважать. Такое бывает: другое место – другой человек. Сначала другой в глазах своего окружения, потом – в своих собственных, или наоборот. Мокшаф думал, что и у нас все может так получиться. Он придумал Малгеру. «Сначала это будет актерская роль, – сказал он мне, – потом – жизненная». И первое время все шло хорошо. Но не стало Мокшафа, и обнаружилось, что мне так же далеко до Малгеру, как «Трансформатору» до Ауровиля… Кстати, мы с Мокшафом думали как-нибудь туда съездить. Ему было интересно, что стало с Ауровилем сейчас. Да и мне тоже.

– Уж не собираешься ли ты теперь туда? – поинтересовалась я.

– У меня разные планы.

Говорить ей об этом явно не хотелось.

– Значит, Москва – еще не окончательный выбор для тайм-аута? – спросила я.

– Еще нет.

26

Между тем мне надо было думать о Василиске. Приближался день ее появления на свет. Вот-вот должен был вернуться с Алтая Кир.

Мои жильцы быстро нашли новую квартиру, и Элеонора могла туда переехать. Но она не хотела этого делать, пока не приедет Кир. Я это оценила. У родовых схваток свой расчет. Я предвкушала всякие неожиданности, и по мере приближения родов мне становилось все тревожнее.

К планам Элеоноры на будущее мы не возвращались. И прошлое больше не вспоминали. Да и видеться мы стали меньше – она целыми днями пропадала, устраивая свои дела.

И вот от Кира пришла эсэмэска, что он будет в Москве через четыре дня. Только я переслала его сообщение Элеоноре, как раздался звонок в дверь. Я никого не ждала. Первая мысль: Кир. Он нарочно сообщил мне другую дату приезда, чтобы увидеть мое перекошенное от удивления лицо.

С этой мыслью я подошла к глазку. За дверью стоял человек в полицейской форме. Участковый, как оказалось. Я подумала,